Из очерка «Обвал начинается с трещины» (1972)
У врачей-психиатров есть такой афоризм: «Самый неизлечимый пьяница – это обаятельный пьяница». И действительно, если человек удручен своим пороком, если он с тоской и болью думает о том, что его ожидает, тут есть надежда. Он пойдет на все, чтобы излечиться, поможет врачам и, может быть, еще станет человеком. А мой подопечный?
Он не совсем понимает, зачем я явился. Из-за чего весь сыр-бор? Ну, попал в вытрезвитель раз в жизни, заплатил штраф, никого не зарезал, ничего не украл. Стоит ли беспокоиться?
Стоит. Я беседую с мастером, расспрашиваю друзей моего нового знакомого. И тут выясняется, что все не так уж безобидно выглядит, как можно было подумать. Года полтора назад мой подопечный «умеренно» выпил и… вывалился из окна. Парашюта под рукой не оказалось, «ангельские крылышки» еще не окрепли, и в результате – тяжелые травмы, длительное лечение, ощутимые по сей день последствия. Казалось бы, единственным пострадавшим был он сам. Не совсем так. Пострадало еще и производство.
Как-то раз мне довелось услышать любопытный разговор в кафе. У окна сидели двое. Один настоятельно предлагал выпить. Другой отказывался.
– Ты что же, совсем не пьешь?
– Совсем. Видишь ли, выпивка – это…
– Яд, ты хочешь сказать?
– Почему яд? Для одного яд, а другой только здоровее становится. Выпивка – это ложь.
Водка – это ложь! Очень точно сказано. У выпившего человека не только ослабевает координация, но искажаются оценки. Он переоценивает самого себя, свои силы. Все замечали, с каким апломбом, с какой развязностью держится пьяный. Я говорю не о тех, что валяются под забором, а как раз об умеренно пьющих. Выпивший человек считает себя обладателем пронзительного взгляда, афористической речи, элегантной походки. Окружающие видят, как мало все это соответствует действительности.
Помимо всего прочего, нельзя забывать и о том, что десятки и сотни тысяч умеренно пьющих людей – это постоянно действующая кузница кадров, пополняющая ряда хронических алкоголиков.
С них-то, умеренно пьющих, и надо начинать антиалкогольную пропаганду.
Все выступления на тему пьянства страдают одним недостатком. Авторы анализируют проблему, приводят статистику, подкрепляют все это цитатами, но… не дают рецептов. Как бросить пить?
Никакие меры, по моему мнению, не дадут результатов, покуда каждый умеренно пьющий сам не примет решения, не убедится в том, что обкрадывает, одурачивает себя.
Фото: © Татьяна Платонова
Из сборника новелл «Компромисс» (1973-1980)
Вагин постоянно спешил, здоровался отрывисто и нервно. Сперва я простодушно думал, что он – алкоголик. Есть среди бесчисленных модификаций похмелья и такая разновидность. Этакое мучительное бегство от дневного света. Вибрирующая подвижность беглеца, настигаемого муками совести...
Затем я узнал, что Вагин не пьет. А если человек не пьет и не работает – тут есть о чем задуматься.
– Таинственный человек, – говорил я.
***
Как обычно, не хватило спиртного, и, как всегда, я предвидел это заранее. А вот с закуской не было проблем. Да и быть не могло. Какие могут быть проблемы, если Севастьянову удавалось разрезать обыкновенное яблоко на шестьдесят четыре дольки?!..
Помню, дважды бегали за «Стрелецкой». Затем появились какие-то девушки из балета на льду. Шаблинский все глядел на девиц, повторяя:
– Мы растопим этот лед... Мы растопим этот лед...
Наконец подошла моя очередь бежать за водкой. Шаблинский отправился со мной. Когда мы вернулись, девушек не было.
Шаблинский сказал:
– А бабы-то умнее, чем я думал. Поели, выпили и ретировались.
– Ну и хорошо, – произнес Севастьянов, – давайте я картошки отварю.
– Ты бы еще нам каши предложил! – сказал Шаблинский.
Мы выпили и закурили. Алкоголь действовал неэффективно. Ведь напиться как следует – это тоже искусство...
Девушкам в таких случаях звонить бесполезно. Раз уж пьянка не состоялась, то все. Значит, тебя ждут сплошные унижения. Надо менять обстановку. Обстановка – вот что главное.
Из повести «Заповедник» (1977-1983)
– Зачем вы пьете? – спросила она.
Что я мог ответить?
– Это секрет, – говорю, – маленькая тайна…
– Решили поработать в заповеднике?
– Вот именно.
– Я сразу поняла.
– Разве я похож на филолога?
– Вас провожал Митрофанов. Чрезвычайно эрудированный пушкинист. Вы хорошо его знаете?
– Хорошо, – говорю, – с плохой стороны…
– Как это?
– Не придавайте значения.
– Прочтите Гордина, Щеголева, Цявловскую… Воспоминания Керн… И какую-нибудь популярную брошюру о вреде алкоголя.
– Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить… читать.
***
Потоцкий быстро уяснил, что на земле есть две вещи, ради которых стоит жить. Это – вино и женщины. Остальное не заслуживает внимания. Но женщины и вино стоят денег. Следовательно, надо уметь их зарабатывать. Желательно – без особого труда. И чтобы хорошо платили. И чтобы не угодить в тюрьму…
Фото: © Татьяна Платонова
Из рассказа «Дорога в новую квартиру» (1987)
Из голубого дневника Звягиновой Вари:
«Ах, если бы ты знал, мой современник, что испытывает творец, оставивший далеко позади консервативную эпоху! Его идеи разбиваются о холодную стену молчания. Глупцы указывают пальцем ему вслед. Женщины считают его неудачником.
Где та, которую не встретил Маяковский! Где та, которая могла отвести ледяную руку Дантеса! Где та, которая отогрела бы мятежное сердце поручика Лермонтова?
Вчера я наконец заговорила с Аркадием М. Он репетировал с Мариной Я. Беглые ссылки на русских и зарубежных классиков... Выразительные режиссерские импровизации... Мягкие корректные указания... Все безрезультатно. Идиотка Я. (в смысле – она) лишь без конца хамила. (Говорят, ее муж работает в энных органах.) Наконец Аркадию М. изменило его обычное хладнокровие. Он повернулся и, закрыв лицо руками, бросился к выходу.
Я шагнула к нему.
– Вы актриса! – спросил он.
– О, нет, я всего лишь гримерша.
– В искусстве нет чинов и званий! – резко произнес он. Затем добавил: – Все мы – рабы Аполлона. Каждый из нас – подданный ее Величества Императрицы Мельпомены.
Некоторое время мы беседовали о сокровенном. Разговор шел на сплошном подтексте.
Аркадий корректна взял меня под руку. Сопровождаемые шепотом завистниц, мы направилось к дверям. Нас подхватил беззвучный аккомпанемент снегопада...
У меня Аркадий держался корректно, но без ханжества. Сначала он разглядывал картины. Затем взял мощный аккорд на клавесине, отдавая должное искусно подобранной библиотеке.
Я предложила гостю рюмочку ликера. М. вежливо отодвинул ее кончиками пальцев.
– Я не пью. Театр заменяет мне вино. Тонкий аромат кулис опьяняет сильнее, чем дорогой мускат.
Мы сидели рядом, беседуя о литературе, живописи, театре. Потом с досадой вспомнили гениальных художников, умерших в безвестности и нищете.
– Се ля ви, – заметил Аркадий, переходя на французский язык.
И тут я внезапно прижала руку к его горящему лбу. Зигмунд Фрейд, где ты был в эту минуту?!.. Случилось то, чего мы надеялись избежать…»
Из повести «Зона. Записки надзирателя» (1965-1968)
Я решил зайти к оперу Борташевичу. Это был единственный офицер, говоривший мне «ты». Я разыскал его в штрафном изоляторе.
– Гуд ивнинг, – сказал Борташевич, – хорошо, что ты появился. Я тут философский вопрос решаю – отчего люди пьют? Допустим, раньше говорили – пережиток капитализма в сознании людей... Тень прошлого... А главное – влияние Запада. Хотя поддаем мы исключительно на Востоке. Но это еще ладно. Ты мне вот что объясни. Когда-то я жил в деревне. У моего соседа был козел. Такого алкаша я в жизни не припомню. Хоть красное, хоть белое – только наливай. И Запад тут не влияет. И прошлого вроде бы нет у козла. Он же не старый большевик... Я и подумал, не заключена ли в алкоголе таинственная сила. Наподобие той, что образуется при распаде атомного ядра. Так нельзя ли эту силу использовать в мирных целях? Например, чтобы я из армии раньше срока демобилизовался?..Из сборника рассказов «Наши» (1983)
В Ровское мы попали только утром. Оказывается, мальчишки высадили нас за четыре километра до цели...
О, крестьянские дети, воспетые Некрасовым. До чего же вы переменились! Отныне и присно нарекаю вас – колхозные дети!..
Леша Бобров стоял на пороге и застенчиво улыбался. Глаша с воем бросилась ко мне, лохматая и похудевшая.
– Замерзли? – спросил Бобров. – Хотите выпить?..
Как бы ни злился российский человек, предложи ему выпить, и он тотчас добреет…
Фото: © Shutterstock
Из повести «Филиал» (1987)
Там как раз начинался обед. Где и произошла еще одна сенсационная встреча.
В одном из залов были накрыты столы. Между ними лавировали участники форума с бумажными тарелками в руках. Американцы – накладывали себе овощи и фрукты. Русские предпочитали колбасу, но главным образом белое вино. Наполнив тарелки, американцы затевали беседу. Мои соотечественники, наоборот, расходились по углам.
Я налил себе вина и подошел к распахнутому окну. Там на узкой веранде расположилась дружеская компания. Поэт Абрикосов взволнованно говорил:
– Меня не интересуют суждения читателей. Меня не интересуют суждения литературных критиков. Я не интересуюсь тем, что будут говорить о моих стихах потомки. Главное, чтобы мои стихи одобрил папа… Папа!..
Рядом с Абрикосовым я заметил невысокого плотного мужчину. На его тарелке возвышалась гора индюшачьих костей. Лицо мужчины выражало нежность и смятение.
– Папа! – восклицал Абрикосов. – Ты мой единственный читатель! Ты мой единственный литературный критик! Ты мой единственный судья!
В письме Людмиле Штерн (1968)
«Записки тренера» подвигаются довольно быстро и сулят 100 страниц. 40 – готовы. В этой повести я использую совершенно новый для себя стиль, который замыкается не на слове, не на драматическом соприкосновении слов, а на тех состояниях, на той атмосфере, что должна быть воссоздана любой ценой, любым языком. В этой повести слова гораздо облегченнее, прохладнее. Я хочу показать мир порока, как мир душевных болезней, безрадостный и заманчивый. Я хочу показать, что нездоровье бродит по нашим следам, как дьявол-искуситель, напоминая о себе то вспышкой неясного волнения, то болью без награды. Еще я хочу показать, что подлинное зрение возможно лишь на грани тьмы и света, а по обеим сторонам от этой грани бродят слепые.
Так вот скромненько выглядят мои творческие планы…
Постарайся хотя бы коротко отвечать на все мои письма. Хотя бы парой многоточий. Или восклицательным знаком, с которым мы похожи, как братья.
Обнимаю, выпиваю и закусываю…»
Фото на обложке: памятник Сергею Довлатову на улице Рубинштейна в Петербурге © Shutterstock.