«Самая же излюбленная форма времяпрепровождения в Ленинграде, как и повсюду в России, – пол-литра. В смысле потребления алкоголя этот город – окно в Россию, и широко открытое притом. Уже в девять утра чаще увидишь пьяного, чем такси. В винном отделе гастронома всегда можно заметить пару мужчин с праздным, но ищущим выражением на лицах: поджидают “третьего”, чтобы разделить стоимость и содержимое бутылки. Первое – у окошка кассира, второе – в ближайшем парадном. В полутьме подъездов достигает высот искусство разлития пол-литра на три равные части без остатка. Странные, неожиданные, но порой на всю жизнь дружбы завязываются здесь, как и самые грязные преступления. И хотя пропаганда борется с алкоголизмом устно и печатно, государство продолжает продавать водку и повышает цены на нее, потому что пол-литра – источник самого большого государственного дохода: ее себестоимость пять копеек, а продажная цена пять рублей. Что означает 9900 процентов прибыли», – писал в своем эссе «Путеводитель по переименованному городу» Иосиф Бродский.
Так что логично будет начать разговор об алкогольных предпочтениях Иосифа Бродского с упоминания мест, где он собирался с друзьями и знакомыми у столика с напитками. Это, например, «Кафе поэтов» на Полтавской улице, 1 – там читали свои стихи Леонид Аронзон, Глеб Горбовский, Виктор Соснора и Иосиф Бродский, выступавший в кафе несколько раз. Другим популярным местом было кафе «Сайгон», собирались там Сергей Довлатов, Евгений Рейн, Анатолий Найман, Михаил Шемякин. В «Сайгоне», правда, Бродский бывал значительно реже. Алексей Хвостенко вспоминал о совместных походах в кафе: «Тогда ведь все жили рядом – я на Греческом, а Бродский на Пестеля … Основная тусовка происходила в "Сайгоне", где собирались поэты и прочая левацкая публика» (М. Кельмович, Е. Павликова. «Ленинград Иосифа Бродского: иллюстрированный путеводитель»).
Наиболее близкие его друзья в этот момент – Анатолий Найман, Евгений Рейн и Дмитрий Бобышев. В более широкий круг знакомых Бродского входили Владимир Уфлянд и Лев Лосев. Об их встречах сохранилось много воспоминаний, они читали и обсуждали стихи и, разумеется, такие встречи сопровождались застольем. Оказавшись в эмиграции, Бродский продолжит проводить время в кругу старых и новых знакомых уже в нью-йоркских кафе и ресторанах.
Когда Бродский пытается определить отличительные черты своего поколения, он рассказывает не только об интересе к западной культуре, но и об импортном алкоголе и сигаретах: «Из флагов мы предпочитали "Юнион-Джек", из сигаретных марок – "Кэмел", из спиртного – джин "Бифитер"» (И. Бродский. Эссе «Трофейное»).
Своих приезжавших в Ленинград иностранных друзей Бродский отправлял в валютные магазины за импортным алкоголем. Открывая альбом с фотографиями комнаты Бродского в день отъезда, можно рассмотреть целую коллекцию бутылок: шотландский виски Johnnie Walker Red Label, джин Gordon’s, шотландский виски Vat 69, шотландский виски Queen Anne, американский джин Seagram’s, шотландский виски White Horse, французский коньяк Martell, английский джин Beefeater, – это только малая часть этикеток, которые можно прочитать.
Фото: © AP/East News
Водка, естественно
И хотя в этой коллекции значительную часть занимает виски, пили в компании Бродского чаще все же водку: одно из своих поздних стихотворений он начнет со строчки «Мы жили в городе цвета окаменевшей водки».
Вокруг молодого Бродского есть несколько компаний, где поэзия играет важную роль. Вот что Бродский рассказывает об одной встрече с Владимиром Уфляндом: «Виски было будапештского разлива. Что меня совсем не смущало, поскольку этикетка была по-английски. Но самые замечательные бутылки были из-под джина. Помню, к Володе Уфлянду пришел некий американ и принес бутылку Beefeater. Это было довольно давно, году в 1959-ом. И вот сидим мы, смотрим на картинку: гвардеец в Тауэре во всех этих красных причиндалах. И тут Уфлянд сделал одно из самых проникновенных замечаний, которые я помню. Он сказал: "Знаешь, Иосиф, вот мы сейчас затарчиваем от этой картинки. А они там, на Западе, затарчивают, наверное, от отсутствия какой бы то ни было картинки на нашей водяре"» (С. Волков. «Диалоги с Иосифом Бродским»).
В молодости Бродский ездил в геологические экспедиции, где его непременно сопровождал традиционный русский алкогольный напиток. Соломон Волков, расспрашивая поэта о еде и напитках в поездках, получил такой ответ: «Ели мясные консервы отечественного производства, которые разогревали на костре, пили воду. И водку, естественно. Пили также чифирь, поскольку у основного контингента этих геологических партий большой опыт по этой части. Пили спирт, тормозную жидкость. Все что угодно. Точнее, все что под руку попадало».
В 1965 году, после знаменитого суда над «тунеядцем», Иосифа Бродского отправляют в ссылку. В будущем, когда у Бродского спрашивали о ссылке, разговор неминуемо заходил о водке: он рассказывает, как одалживал три рубля на водку старому крестьянину, хозяину комнаты, которую снимал, или вспоминает о приездах милиционеров с проверками: «Я оставлял их, чтобы они все осмотрели, а сам шел в магазин, покупал бутылку водки, и, когда обыск заканчивался, мы распивали ее вместе» (М. Мильчик. «Иосиф Бродский в ссылке: Норенская и Коноша Архангельской области»). Ассортимент в магазине был в принципе не очень большой: «…абсолютно пустые прилавки и полки. И только в одном углу – знаете, как в красном углу иконы? – сбились буханки хлеба и бутылки водки» (С. Волков. «Диалоги с Иосифом Бродским»). Такое предложение соотносилось со спросом среди местного населения, что, возможно, и хорошо, ведь такие напитки помогали людям, жившим в этой крохотной северной деревушке, примириться с неприглядностью и суровостью жизни вокруг: «Он весьма примечателен, этот повальный алкоголизм, в который все государственные программы и начинания в России в итоге и упираются…И по крайней мере что-то человеческое все-таки в людях оставалось благодаря этому».
Ссылка станет одним из самых плодотворных периодов в творчестве Бродского, периодом, когда он сможет глубже погрузиться в поэзию. Именно в ссылке Бродский станет внимательным читателем англоязычной поэзии – в том числе Роберта Фроста и Уистена Хью Одена. Но свою связь с ними он ощущает не только на уровне поэзии: «Я, как и У. Х. Оден, могу сказать: я принадлежу культуре сигарет и алкоголя, а не культуре наркотиков» (В. Полухина. «Иосиф Бродский. Большая книга интервью»). Примечательно, что, когда в 1972 году Бродский будет эмигрировать, он, зная, что его может ждать встреча с Оденом, берет с собой небольшой подарок: «Все, что у меня с собой было, – это пара книжек – одна из них сборник стихотворений Джона Донна – и две бутылки водки. До последнего момента я не знал, что самолет летит в Австрию. Оказавшись в Австрии, я мог бы встретиться с Уистеном Оденом: я знал, что летом он там живет. У меня была для него бутылка водки».
Фото: © Sipa/East News
Лучше ли вино?
Водка, пожалуй, была самым часто употребляемым напитком в молодости поэта, но в поэзии чаще упоминается вино, которое Бродский практически не употреблял из-за изжоги, которую оно вызывало.
В стихотворении «Элегия» (1968) объединяются два напитка – об одном мы уже успели поговорить, о втором только начинаем:
Подруга милая, кабак все тот же.
Все та же дрянь красуется на стенах,
все те же цены. Лучше ли вино?
Не думаю; не лучше и не хуже.
Прогресса нет. И хорошо, что нет.
Пилот почтовой линии, один,
как падший ангел, глушит водку.
Из цикла «Июльское интермеццо» (1961):
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Из стихотворения «Письма римскому другу» (1972):
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
А в стихотворении 1993 года «Иския в октябре» снова всплывает образ У. Х. Одена:
Когда-то здесь клокотал вулкан.
Потом - грудь клевал себе пеликан.
Неподалеку Вергилий жил,
и У. Х. Оден вино глушил.
Фото: © Sipa/East News
С граппой в кармане
После эмиграции у Бродского появляется возможность путешествовать, о которой он говорит: «Нынешнее движение есть месть тридцатидвухлетней статике» (Г. Морев. «Поэт и царь: Из истории русской культурной мифологии: Мандельштам, Пастернак, Бродский»).
В 1972 году Бродский исполняет свою юношескую мечту и впервые отправляется в зимнюю Венецию, куда будет приезжать почти каждый год в одно и то же время в течение двадцати лет. А через три года состоится путешествие в Мексику.
По мотивам своей поездки в 1975 году Бродский напишет цикл «Мексиканский дивертисмент», об одном из стихотворений которого – «Мексиканский романсеро» – стоит сказать и в нашем рассказе. В нем Бродский упоминает текилу, причем дважды и в одинаковом контексте:
Вечерний Мехико-Сити.
Лень и слепая сила
в нем смешаны, как в сосуде.
И жизнь течет, как текила.
И:
Веселый Мехико-Сити.
Жизнь течет, как текила.
Вы в харчевне сидите.
Официантка забыла
о вас и вашем омлете,
заболтавшись с брюнетом.
Впрочем, как все на свете.
По крайней мере, на этом.
О поездках Иосифа Бродского в Италию вспоминает один из его приятелей – Петр Вайль: «Во всяком случае, по его же свидетельству, именно в этом баре он встретил Рождество 77-го года вместе с Сюзан Сонтаг. Наверняка они пили коктейль "Беллини" – фирменное изобретение "Харрис-бара": умелая смесь шампанского и натурального сока белого персика. Хотя Бродский любил и кое-что покрепче – граппу, например». Если «Беллини» – только предположение Вайля, то о граппе мы можем говорить с уверенностью и даже увидеть, как в документальном фильме «Прогулки с Бродским», снятом Еленой Якович, он в одном из венецианских заведений пьет граппу с эспрессо.
Фото: © Sipa/East News
Граппа проникла и в поэзию Бродского, вспомним строчки из стихотворения «Лагуна» (1973):
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
Отечество нам «Русский самовар»!
Утром 22 октября 1987 года Роман Каплан, сидя на кухне, услышал по радио сообщение: «Нобелевская премия по литературе присуждается Иосифу Бродскому», – его ленинградскому приятелю. В тот же день Каплан позвонил Бродскому: «Иосиф, ты теперь у нас миллионер! Дай денег в долг на развитие ресторана». Тот ответил, что ему необходимо посоветоваться с «Мышью» (так Иосиф Бродский называл Михаила Барышникова. – Прим. ред.). Они поступили следующим образом: «Михаил вложил деньги, которые зарабатывал как звезда балета, Иосиф – часть Нобелевской премии, Роман – свою долю: умение готовить и общаться» («Русская культура в изгнании. Архив "Русский самовар"», каталог). Так и появился ресторан «Русский самовар», расположившийся в самом центре Нью-Йорка.
«Русский самовар» стал точкой притяжения всей русской эмиграции, местом для тех, кто мог иначе никогда и нигде не встретиться.
«Я хотел, – признавался Роман Каплан в одном из интервью, – чтобы "Самовар" стал местом, куда русский всегда может прийти в компании или один, но, главное, он может быть уверен, что непременно встретит здесь знакомых. Как будто бы это ресторан Дома кино, ВТО и ЦДЛ». У знаменитой ленинградской троицы это получилось, вспомним, например, строки Василия Аксенова: «Входи сюда, усталая мужчина, // И отдохни от чужеземных свар // Нам целый мир покажется чужбиной, // Отечество нам «Русский самовар»!».
В меню «Русского самовара» были знакомые напитки и блюда: щи по рецепту самого Каплана, разносолы, холодец и «рыбец» с хреном, водка, настойки. Однажды возмутившийся вкусом винегрета Юз Алешковский отправился на кухню и приготовил свою версию – так в меню появился винегрет «по Алешковскому». Водку на хрене Каплана научили делать Комар и Меламид, рецепт чесночной водки дал Мстислав Ростропович. К водке из «Русского самовара» обращается в своих стихах и Иосиф Бродский: «Зима. Что делать в Нью-Йорке? // Он холоднее, чем луна // Возьмем себе чуть-чуть икорки // и водочки на ароматной корке… // Согреемся у Каплана».
«Русский самовар» продолжал традиции дружеских посиделок в квартирах и кафе Ленинграда 60-х годов. Друзья, разделенные железным занавесом после отъезда сначала Бродского, а потом и других эмигрантов, вынужденных и добровольных, начинают встречаться вновь. На этот раз в обстановке не Запада (отчасти придуманного ими в Советском Союзе), а в гипертрофированно русской.
Фото на обложке: © Sipa/East News.