Это тот самый мальбек?
Да, это мальбек вице-президента банка ВТБ. Но это нижняя линейка. То есть я думаю, что этот мальбек негоциантский, судя по всему, не с собственных виноградников. Мне сказали, что есть проблемы с поставками из Аргентины. Просто этого завезли херову тучу, а ту возят более ограниченными партиями, но обещали к апрелю довезти.
Я планировал задать этот вопрос позже, но спрошу тогда сразу. Вот ты знаешь из своих расследований про кучу «скелетов в винном шкафу» той или иной марки, будь то вино, водка или что угодно другое. Неужели они никогда не становятся для тебя поводом отказаться от того или иного бренда?
Ты знаешь, тут такая штука, что у меня, наверно, возникает какой-то вид стокгольмского синдрома. Реально. То есть вот я пишу о чем-то, часто это бывает негативное, сопряженное с какими-то криминалами, не очень чистыми штуками. Но, понимаешь, невозможно не любить своих персонажей. Я их перестаю воспринимать совсем реальными людьми. Они становятся персонажами моих рассказов, хотя, конечно, они остаются реальными людьми. Я испытываю какую-то необъяснимую тягу. Вот сейчас я взял мальбек, который выпускается фирмой, совладельцем которой является бывший старший вице-президент банка ВТБ, и я делал об этом мини-расследование у себя в Telegram-канале… Но, во-первых, хороший мальбек, вполне себе. Для этой цены просто шикарный. Мы тут с Васей уже обсуждали его достоинства. А верхние линейки вообще прям хорошие. Я не испытываю отвращение. Скорее, наоборот, они становятся частью меня, чем-то родным.
Мне кажется, ты звучишь уже вполне как автор художественного произведения, рассказывающий о своих героях. Ты вообще чувствуешь какую-то трансформацию в писателя? Может, тепло какое по телу, как от водки, разливается?
Слушай, это вообще офигительно. Я же ее написал, но я ее как бы не читал. То есть я вот напишу главу – естественно, ее обсуждаешь с литературным редактором, сам правки какие-то вносишь, в итоге сдаешь что-то более-менее готовое. Но я целиком книгу не читал. А так как писалось это все 11 месяцев, то какой-то цельной картины мира в виде книжки у меня в голове не было. И более того, у меня были очень большие опасения, что это получится такой набор эссе…
© individuumbooks.ru
Ты имеешь в виду, разрозненных?
Да-да-да. Хотя изначально был сверхзамысел показать стройную историю развития водочного рынка на фоне развития России, политической и экономической. Но учитывая, как это все писалось… Писать книжку, совмещая это с основной работой и попыткой воспитать трех детей, достаточно тяжело. И я эту книжку читал в метро.
Я тут ехал, и меня накрыло, потому что я понял, что, если бы я пошел в магазин и купил эту книжку, и там не было бы моей подписи, это была бы не моя книжка, а кого-то другого, я бы просто сдох от горя, зависти и всего плохого, что только может быть. Потому что все, что задумывалось, каким-то непонятным образом получилось. Получилась стройная, достаточно структурированная история, которая рассказывает не конкретные байки и не про конкретные кейсы: про одну водку, про другую водку… А получилось то, что задумывалось изначально: история России и история рынка. И все достаточно логично перетекает из одного в другое. И можно сказать, что это не сборник рассказов, а реальная книга с сюжетом.
Я понял, что, если бы я пошел в магазин и купил эту книжку, и там не было бы моей подписи, это была бы не моя книжка, а кого-то другого, я бы просто сдох от горя, зависти и всего плохого, что только может быть.
То есть писателем ты себя, видимо, все-таки уже ощущаешь. А с учетом того, сколько интервью ты сейчас даешь, звездой себя чувствуешь?
Ты знаешь, тут же еще наслоилось… Я в какой-то момент понял, что если я буду продолжать работать и писать книжку, то это может затянуться на бесконечно долго, поэтому я поступил радикально: я с работы уволился и, собственно, дописывал книжку. Значительную ее часть я написал на новогодних каникулах. Я уехал в Мурманск, к себе на родину, сел, обставился компьютерами. Благо погода еще была адская, холодно было – это было хорошим фактором, я сидел дописывал.
А когда я ее дописал, я пошел и устроился на работу. Достаточно неожиданно, потому что я пошел работать на известный портал Sports.ru. Для человека, чье имя связывают прежде всего с освещением событий алкогольного рынка, этот переход кажется нелогичным. Может, он нелогичным и является. Но я подумал, что вот книжка, я не то чтобы поставил какую-то точку и закрыл тему, но отчасти так, и существует куча других отраслей, где еще масса не рассказанных историй и не вскрытых фактов, и спорт с этой точки зрения – это не менее terra incognita и полукриминальная штука, чем спирт. Спорт, спирт – разница в одной букве.
Но вообще ведь спортивная тематика для тебя не нова. Ты и раньше писал на спортивные темы, и ты активный болельщик, ты даже сейчас в толстовке «Вест Хэма». Да и твое фактическое альтер эго, Пьяный мастер, весьма успешно совмещал выпивку и кунг-фу. Поэтому я не могу не задать тебе вечный вопрос: спорт и алкоголь совместимы?
Когда я еще маленьким мальчиком ходил в лыжную секцию, наш тренер шутил, что «если водка мешает спорту, то ну ее нахрен, эту спорту». Конечно, спорт больших достижений в том виде, в каком он существует сейчас, – это штука не слишком с алкоголем совместимая. Хотя мы видим спортсменов, которые инвестируют в алкогольные проекты: винодельческие либо модные сейчас истории с текилой и мескалем, как, например, величайший баскетболист современности Леброн Джеймс недавно.
Конечно, пить и выходить пьяным на соревнования – это, наверно, идея так себе. Какое-то время это можно совмещать, но очень недолго, и ничего хорошего из этого не выйдет. Мы знаем кучу загубленных карьер в прошлом, да и сейчас такие случаи бывают. Но если рассматривать это как бизнес, то это красиво, и то, и то. Потому что спорт – это триумф сверхлюдей, красивых тел, высоких достижений и так далее. А алкоголь – это один из самых поразительных и невероятных потребительских товаров. Который ты приобретаешь не просто потому, что ты голодный, а потому, что ты хочешь чего-то большего. И эстетика алкоголя этому соответствует. Поэтому мне кажется, что это очень и очень логично, когда возникают такие вот параллельные штуки.
Борис Ротенберг и Денис Пузырев © facebook.com@dennis.puzyrev
А вот название «Пьяный мастер» возникло не как раз из совмещения алкогольной и спортивной тематики? Потому что заглавный герой фильма демонстрировал свое лучшее кунг-фу именно в подпитии. Или, может, ты, как и он, тоже проводишь свои лучшие расследования и пишешь лучшие тексты, слегка накатив?
Нет, на самом деле история довольно прагматичная. Мое первоначальное название было «Вино и немцы», но…
Кажется, это какая-то отсылка, которую я не считываю.
Есть такое выражение, «кино и немцы». Возможно, сейчас оно уже не используется, но в Советском Союзе это была такая эмоциональная оценка чего-то странного, иногда неадекватного. «Прихожу я на собрание партактива, а там кино и немцы». Идет разборка поведения какого-нибудь дворника с цитатами из Ленина.
Но нас же в «Пьяном мастере» как минимум двое. Там есть мой большой друг и партнер Женя Красников (по-моему, он сейчас уже не возражает против того, что светиться в этом во всем). У него большой опыт работы в пиаре, еще в каких-то штуках. Он сказал, что, если канал будет называться «Вино и немцы», все будут думать, что это какой-то специализированный канал про рислинг. Поэтому давай что-то более алкогольно-нейтральное. Плюс он меня уверял, что если гуглить «Пьяный мастер», то всплывает знаменитый фильм с Джеки Чаном, и все, а остальное место свободно. А на любое название канала, где используется слово «вино» и так далее, вылезает куча каких-то других ссылок на что-то другое, в том числе на вину, которую человек испытывает... Поэтому, мол, давай «Пьяный мастер».
Мне не очень, честно говоря, понравилось. Но я Женьке доверяю, поэтому я сказал: «Ну ладно, хорошо, тебе виднее. "Пьяный мастер" так "Пьяный мастер"». И мы это все дело закрутили, и все пока достаточно мило, успешно – мне все нравится.
Евгений Красников и Денис Пузырев © Евгений Красников
Раз уж ты Ленина упомянул. Из твоего интервью Васе Быкову мы знаем, что водку ты предпочитаешь закусывать холодцом, но в повседневной жизни скорее выпьешь пива или виски. А сейчас вот мальбек пьешь. Я знаю, что ты на протяжении долгих лет придерживаешься довольно радикальных левых взглядов в политике, в твоей биографии даже есть эпизод со строительством баррикады. Вот Черчиллю, который тоже был не дурак выпить, приписывают фразу про «Кто в юности не был революционером – у того нет сердца, но кто в зрелости не стал консерватором – у того нет мозгов». Понятно, что в политике ты с ним не согласишься. А в алкоголе? Должны ли алкогольные предпочтения изменяться с возрастом? И изменились ли твои?
Знаешь, я в отличие от господина Черчилля не люблю того, что сегодня называют «переобуваться в воздухе». Бац! – и «переобулся». И ты глядишь, а у человека система ценностей и взглядов поменялась на 100%.
Я не вижу в этом какого-то юношеского упрямства, потому что мне кажется, что какой-то внутренний твой стержень – он как сталактит. Он не становится сталагмитом, переворачиваясь в другую сторону. Он становится больше, толще, нарастает. Так же и система ценностей – она обрастает какими-то дополнительными вещами. Я считаю, что какие-то взгляды и убеждения – это то, что у тебя внутри и то, что должно быть у каждого человека.
И, кстати, знаешь, я постоянно слежу за итогами региональных голосований в европейских винодельческих странах, и я даже думал сделать об этом пост. Там, конечно, не везде все однозначно, но все равно в большей степени винодельческие регионы голосуют за «красных».
© facebook.com@dennis.puzyrev
Разве не у тебя был пост про Марин Ле Пен…
Не, наверно, не у меня. (На самом деле Денис просто забыл про свой пост в Facebook от 24 апреля 2017 года. – А. Б.). Но все знают, что Тоскана – «красный пояс». В Бержераке на последних муниципальных выборах чуть ли не троцкисты победили. Бордо поумереннее, потому что там денег больше, соответственно, более буржуазное восприятие всего. В Бержераке денег поменьше – там нормальные ребята-троцкисты побеждают. Нет стопроцентной закономерности абсолютной, потому что Эльзас часто правые «берут», мой любимый Эльзас… Но все равно, мне кажется, в этом есть какая-то штука, потому что все равно виноделие, несмотря на то, что это вроде бы красивая и абсолютно буржуазная история, оно сопряжено с человеческим трудом, с работой на земле. Такая очень пролетарская, рабоче-крестьянская история.
И знаешь, меня иногда спрашивают: «Денис, у нас наступает когнитивный диссонанс, ты ультралевый по взглядам человек, при этом в некотором роде винный эстет, разбираешься в хороших винах, любишь об этом поговорить…» В их понимании, если я стою на каких-то левых позициях, я должен, наверно, хлестать, портвейн «Три топора» из горла. Но на самом деле нет. Я не вижу в этом никакого противоречия. Потому что мне кажется, что сама левая история, которая базируется на вере в человека, на вере в солидарность, взаимопомощь, то, что люди будут объединяться, – она так же красива, как хорошее вино. Хорошо поработал на виноградниках – заслужил бокал своего мальбека.
Виноделие, несмотря на то, что это вроде бы красивая и абсолютно буржуазная история, оно сопряжено с человеческим трудом, с работой на земле. Такая очень пролетарская, рабоче-крестьянская история. Мне кажется, что сама левая история, которая базируется на вере в человека, на вере в солидарность, взаимопомощь, то, что люди будут объединяться, – она так же красива, как хорошее вино.
Раз уж нас понесло в политику. Вот ты уже много лет называешь в своих расследованиях имена людей, которые не хотят, чтобы их имена были названы. В твоей книге концентрация таких имен похлеще, чем в токайской «Эссенции». Среди этих людей есть очень сильные мира сего, есть люди совершенно криминальные, которые залегли на дно и могут сейчас находиться где угодно, хоть в этом кафе. Неужели никогда не было страшно? У тебя семья, три дочки все-таки…
Знаешь, нет, правда. Не хотелось бы, чтобы это звучало какой-то бравадой, но не было страшно. Мне в жизни страшно бывало, но по каким-то другим поводам. Я жил в Питере девяностых. В этой книжке – там посвящение четырем моим лучшим друзьям, но их всех нету уже. Я хоронил друзей, девушек… Там разные были причины: и наркотики, и какие-то инциденты… Мне кажется, что самое страшное – оно уже где-то позади.
Ну потому что, объективно говоря, сегодня в плане физического насилия журналисты в России, конечно, в гораздо большей степени защищены, чем в те же девяностые. Кто бы что ни говорил. Конечно, мы все читаем эти истории, мы знаем про Ваню Голунова, моего большого друга, мы работали столько вместе… Хорошо, что все хорошо закончилось. Есть какие-то истории, которые закончились менее хорошо. Но, тем не менее, истории о том, что кто-то что-то написал, а его отхерачили битами во дворе – честно говоря, давненько такого не слышал.
Я думаю, что вот эти вот люди, которые в том числе становились героями моих текстов, – они же не какие-то совсем злодеи, которые просто хотят творить зло, потому что они злые…
Денис Пузырев в Цюрихе у дома, где жил Владимир Ленин, 2012 год © Евгений Красников
Диснеевские такие.
Да, да, да. Такое немотивированное суперзло. Люди все с головой, люди все понимают. Они понимают, что иной раз и хотелось бы что-нибудь с журналистом сделать, если он делает что-то неудобное, но вместе с тем риски могут быть несоразмерно большими. Потому что существует журналистское сообщество. На примере того же дела Голунова мы убедились, что все коллеги по цеху могут выйти и придать такой резонанс, что это дело станет не очень удобным для тех, кто «заказал» журналиста.
Многие считают, что журналисты – люди, работающие в чьих-то интересах. Я тысячу раз сталкивался с тем, что, если кто-то о чем-то пишет, то «значит, это враг заплатил», и журналист является просто инструментом…
Как один из героев твоей книги, который считал, что тебе уже «занесла» другая сторона конфликта.
Да-да-да, абсолютно. Знаешь, никто не обижается на топор палача, да? А смысл? Это просто деревяшка с железкой. Ну и такое же к журналисту отношение, что заплати ему больше, и он точно так же обернет это оружие в виде себя и своего пера против своего предыдущего заказчика. Отношение такое есть. Оно не соответствует реальности на все 100%, конечно. Но, знаешь, нам в некоторых ситуациях это на руку, что они так думают. Пускай так думают, ради бога.
Ты упомянул друзей, которым посвящена книга. Ты пишешь в посвящении, что без них ты вряд ли бы ее написал. При этом из твоего интервью Васе Быкову я так понял, что это издательство предложило тебе написать книгу. Или это все-таки был твой порыв? Мол, пора.
Главный редактор (издательства Individuum. – А. Б.) или не знаю, как там правильно его должность называется, Феликс Сандалов – мы с ним давно знакомы. Феликс же тоже работал журналистом на алкогольном рынке очень много лет назад, когда работал в РИА «Новостях». Мы, по-моему, с ним и познакомились в каком-то пресс-туре в Ирландии… Не, не в Ирландии, в Шотландии дело было. Я помню, ходили мы на экскурсию по местам, где происходило действие книги тире фильма Trainspotting Ирвина Уэлша, моего любимого писателя. И вот он ходил-ходил… И когда он первый раз мне предложил написать книгу, я ему сказал: да ну, Феликс, ты че, где я, а где книга. Но он продолжал целенаправленно бить в одну точку, и в итоге раз на третий я сдался, сказал «Хорошо, давай я приеду». Подписал с издательством контракт и написал.
По поводу того, что без друзей моих я никогда бы не смог… Знаешь, это были мои лучшие друзья в девяностые. В девяностых мне было двадцать плюс лет – прекрасная пора в жизни практически каждого человека, когда понятия дружбы, еще чего-то, они имеют несоизмеримо большее значение, чем потом. И, безусловно, все эти ребята – они оказали большое влияние на формирование меня и как человека, и как творческой личности, потому что все имели какое-то отношение к тому или иному творчеству, к журналистике, к литературе. Все мы что-то писали. Я помню, я жил в квартире, в которой шел ремонт, и в три часа ночи я отрывал кусок обоев, писал на нем какие-то стихи, потом всех будил, говорил: «Посмотрите, что я только что написал», – и все сонные вставали и аплодировали… Это было дико круто, было такое настоящее братство.
И я когда уже согласился писать эту книгу, я понял, что обязательно сделаю такую надпись по ним… Потому что, допустим, один из этих наших друзей – он просто исчез. И могилы-то никакой нет. Причем я пробивал через системы ФСИН, через ментов, через больницы – все, нет, просто пропал человек, уже много лет как пропал. Я думаю, что его уже нет. И в те минуты, когда я думал, что это отнимает слишком много времени и сил, и что забью я на это дело, я думал о них – и садился и продолжал, и продолжал, и продолжал. В итоге получилась хорошая книжка, которую они с удовольствием прочитали бы. Ржали бы, наверно.
В книге, как и в своих воспоминаниях сейчас, ты «оглядываешься» во времени плюс-минус до 1990 года, то есть книга охватывает тридцатилетний период. Но бутылок водки в ней 14. Лично мне на всем протяжении чтения это казалось пусть и естественной, но асимметрией что ли. Все время хотелось добавить 15-ю для «округления», чтобы было по бутылке на каждые два года. Если бы она существовала, эта 15-я бутылка, какой она могла бы быть?
Знаешь, мы когда писали, мы не знали, сколько там бутылок будет в конце, так получилось. Там есть несколько глав, где «главный герой» не один: региональная, питерская… Хотя там очень важные истории сами по себе: и про «Ливиз», и про «Веду», и про «Ладогу» – мы просто решили упаковать это в одну. Вопрос упаковки, не более того. Мы рассуждали: «А как? Может, посчитать?» А потом я сказал, что в Осетии вообще было какое-то безумное количество разной водки – как ее посчитаешь? В результате решили: глав четырнадцать – и водок будет четырнадцать.
А пятнадцатая? Знаешь, не существует никакой идеальной водки, которая была бы хороша во всем. Пускай это будет какая-то несуществующая идеальная водка, про которую из-за ее идеальности написать было нечего.
Ты упоминаешь в книге нехитрый опыт, который неоднократно проделывал с иностранцами, прося их назвать три слова, с которыми у них ассоциируется Россия, и одним из этих слов неизменно было «водка». А с какими двумя словами Россия ассоциируется у тебя? Или с тремя, если одно из них не «водка».
Одно из них, конечно, «водка». Но мне сложно, потому что это ж моя родина, для меня это слишком многосоставное. Вот ты меня спроси, допустим, с чем у меня ассоциируется Америка – мне будет гораздо легче ответить.
А с чем у тебя ассоциируется Америка?
Америка у меня ассоциируется с Голливудом. Америка у меня ассоциируется с… джазом. Америка у меня ассоциируется… ну, черт с ним, пусть будет бурбон. (Смеется.) И, конечно, этой, как ее… агрессивной натовской военщиной! С этим у меня тоже ассоциируется Америка.
Последние слова твоей книги про водку посвящены вину, и ты пишешь, что книга о вине «не заставит себя ждать». Все в том же интервью Васе Быкову ты упомянул про замысел пьесы. Это такое «в каждой шутке лишь доля шутки», и нам действительно стоит ждать алкогольного «Ревизора», или надо все-таки готовиться к еще одной, как ты сам охарактеризовал свою книгу, «беллетристике»?
Ну, я написал в книжке, что книга про вино не заставит себя долго ждать, но я не написал, что моя книга про вино не заставит себя долго ждать. Возможно, ее напишет кто-то другой. Но если серьезно говорить и смотреть на историю нового русского виноделия, свидетелем которой мы являемся, я считаю, что время для этой книги еще не настало. Потому что мы находимся на каком-то слишком раннем этапе всего этого. Если говорить о новом русском виноделии, безусловно, мы вначале вспомним – опустим, черт с ним, Льва Голицына – мы вспомним историю «Абрау-Дюрсо», мы вспомним Château le Grand Vostock как вторую… Тут же и «Лефкадия» где-то рядом всплывет. Потом появятся с одной стороны независимые проекты, с другой стороны проекты людей, приближенных к Кремлю… и это не все. Мы находимся в самом интересном месте развития сюжета. Поэтому насчет того, что «не заставит себя ждать», я, может, немножко дал маху. Я думаю, что надо бы подождать лет 10-15, посмотреть, а там уже можно сделать.
По поводу пьесы – это моя старая задумка. Она родилась у меня еще на самом деле примерно тогда, когда я стал книжку писать, и она до сих пор меня не отпустила. Потому что я начал продумывать синопсис, какие-то ходы… Я тут параллельно, пока писал, читал Мольера, Островского, Шварца – всю нашу замечательную классику драматургии, где-то стараясь почерпнуть что-то. Ну потому что это вообще совсем другой жанр. Не знаю, внешне кажется, что вообще ничего сложного по сравнению с нон-фикшном и с какой-то прозой. Как-то все покороче даже с точки зрения объема: не бывает пьес на 350 страниц – ни один актер столько не выучит слов.
Мне кажется, что какая-то такая единая история, которая была бы подана через призму классической комедии положений как жанра с самозванцами, с тем, что все запутываются, о людях, которые всех запутали и пытаются выйти из этой ситуации, не пострадав, и все оборачивается веселым хэппи-эндом с наказанием какого-то зла и торжеством веселого плута – мне кажется, что это абсолютно бессмертный жанр, абсолютно классический. И для ситуации, когда в вино пришли люди с апломбом, амбициями, деньгами, но не слишком хорошо во многих случаях в этом деле разбирающиеся, – мне кажется, это прекрасный источник для возникновения вот таких вот веселых ситуаций.
Мне кажется, что через вот этот вот легкий жанр можно было бы показать кучу всего, что в реальности происходит на рынке. Сейчас мне надо пережить вот эти все презентации и так далее всей этой книжки, и потом наступит лето – вот засяду. И мне кажется, что если бы кто-то взялся такое поставить – с учетом узнаваемости ситуации, героев и сатиры по отношению к власть имущим, но облеченной в такую форму, что она кажется достаточно безопасной… Почему, собственно, все эти мольеры так писали – там же тоже имелись в виду какие-то конкретные ситуации и реалии того времени Людовика XIV. Но так как это все «хи-хи, ха-ха» – за такое могли посадить в Бастилию, наверно, но ненадолго: можно было оттуда выйти, и не на эшафот. Я думаю, что могла бы получиться такая оптимальная история. Очень бы хотелось. Обещать не возьмусь, но очень хотелось бы.
В отличие от горных лыж, которые можно бросить, виноделие так не бросишь. Ты завел, ты фигачишь, ты вкладываешь деньги. Денег и времени жалко. В итоге у тебя что-то получается. Ты начинаешь свои вина дарить друзьям. Друзья говорят «вааау»…
Цитирую твою книгу: «в реальности мы еще долгие годы обречены быть далекой и экзотической винной провинцией». В первых главах ты неоднократно упоминаешь Шамиля Тарпищева – знаковую и символичную фигуру и в мире спорта, и в мире алкоголя. При Ельцине теннис был модным, и все играли в теннис. Ельцин ушел, и теннис вышел из моды. Я не прошу тебя провидеть на десятилетия, но как ты думаешь: все наши сильные и богатые, кто сейчас ломанулся в виноделие – они скоро «перебесятся», или у нас все серьезно?
Знаешь, понятно, что, в отличие от горных лыж, которые можно бросить, – сегодня ты ими занимаешься, а на следующий год не поехал в Куршевель и лыжи подарил своему садовнику со словами «Езжай в Кировск – там тоже склоны ничего» – виноделие так не бросишь. Ты завел, ты фигачишь, ты вкладываешь деньги. Денег и времени жалко. В итоге у тебя что-то получается. Ты начинаешь свои вина дарить друзьям. Друзья говорят «вааау»… Так что я не думаю, что это так вот – бац! – и перестанет быть. Может быть, это перестанет быть таким ультрамодным. Не знаю там… умрет Верховный главнокомандующий, например.
Как можно, Денис!
Все мы смертны, все мы люди. Мы ж понимаем, что нами не киборг какой-то правит, а вполне себе человечный человек.
Будем считать, что выкрутился.
То, что уже есть, останется и будет работать. И, безусловно, те инвестиции, которые были сделаны и которые продолжают делаться, – мы понимаем, что они будут направлены на улучшение качества. Сейчас уже приходишь на какую-нибудь винную тусовку, куда все приехали, и понимаешь, что тут как минимум одна десятая часть вин, которые ты не хочешь вылить сразу в ту штуку, в которую надо выливать вино. Вполне можно пить, а вслепую… Ну тоже, я сейчас хотел сказать «а вслепую ты и не поймешь, что это русское». Но был я тут на рислингах, на какой-то слепой дегустации, там было что-то штук шесть-семь всякого Эльзаса-Германии и «Сикоры», которые великий русский рислинг. Он мне самому нравится. Но мы вслепую попробовали (при этом надо понимать, что я не какой-нибудь дипломированный сомелье или еще что-то, такой просто продвинутый пользователь), я сразу сказал: «А это вот "Сикоры"».
Сейчас уже приходишь на какую-нибудь винную тусовку, куда все приехали, и понимаешь, что тут как минимум одна десятая часть вин, которые ты не хочешь вылить сразу в ту штуку, в которую надо выливать вино.
«Здесь русский дух»?
Да, да, русского духа было с излишком, может быть, в чем-то, при всем уважении. Отличный рислинг. Не к тому, что «тут было прекрасно, а это плохое», но «несколько не хватило каноничности», я бы так сказал.
Конечно, мы видели примеры за последние пятьдесят лет, когда страны, которые были далекими винодельческими провинциями, становились великими винодельческими странами, как Новая Зеландия, например. Но тут должно очень многое совпасть. Прежде всего, мы должны найти свой почерк и свою аутентичность, потому что, когда мы говорим про Чили, про Новую Зеландию, про Южную Африку, мы абсолютно четко представляем, что это будет. Они могут удивлять и все что угодно тебе в бутылке показывать, но generally мы знаем: «Опа, крыжовничек! Совиньончик, Новая Зеландия». Кому нужна Луара, когда есть Новая Зеландия. Вот это все, что ты угадываешь еще в момент открытия бутылки с расстояния пяти метров.
Этой выработанной аутентичности и узнаваемости, которая будет востребована мировым рынком, у нас, безусловно, еще нет. Я не знаю, может, ее и не будет. Но верю, что это история, которая может быть. Просто это занимает иногда разное время. Австрийское виноделие развивалось чертову кучу лет, веков, оно не младше любого другого в Европе. Но вот этот «австрийский стиль», который мы сегодня знаем, вот эта вот крышечка с этим вот флажком и понятные стили, и понятные сорта, которые использует большинство их хозяйств, – это же продукт буквально последних 20-30 лет.
© facebook@ksenia.kazarina.7
И результат скандала.
И в том числе результат скандала. Нам пока травить некого, кроме, может быть, белорусов и жителей Уганды – куда там «Кубань-Вино» поставляет… Но надеюсь, что обойдемся без этого как-нибудь.
Слушай, вот ты же в своей жизни чем только не занимался, кем только не работал. Рассуждаешь о вине, как эксперт. И я знаю, что тяга к виноделию у тебя в крови, ведь твой отец мечтал стать виноделом. Допускаешь, что сам совратишься на винодельческий путь?
Ну… не знаю, в старости разве что. Я очень городской житель. Абсолютно городской. С городскими привычками, сознанием. Я очень люблю съездить в какую-нибудь деревню, но тяжко мне жить там больше семи дней, а виноделие требует несколько большего. Нет, конечно, у нас у всех есть перед глазами примеры: вроде бы Сердюк и Григорьев (Игорь Сердюк и Андрей Григорьев, сооснователи винного консалтингового агентства Double Magnum. – А. Б.) – вот они, городские, а потом бац! – и виноделы в то же время. Крымские, таманские и какие только не.
Не знаю, в старости это все дело – может быть. Лозы, шатошечка… Хотя это очень буржуазные мечты. Мне как марксисту, конечно, это все не должно быть свойственно. (Смеется.)
Фото на обложке: © Феликс Сандалов.