Стивен, можете ли вы сказать о себе, что вы классический английский джентльмен?
Я 30 лет даю интервью, и никто меня до сих пор не спрашивал, являюсь ли я джентльменом. Но это вопрос, на который я обязан ответить «да», потому что это, собственно, то, кем я являюсь в первую очередь.
А джентльменский клуб – это важная часть жизни?
Это важная часть самоидентичности. Я член клуба Boodle’s с 1967 года. Это один из трех основных джентльменских клубов Лондона. В Boodle’s я возглавляю винный комитет. Членство в джентльменском клубе – это меньше про времяпрепровождение, больше про внутреннее ощущение. Когда я переехал в Париж, я появлялся в Boodle’s всего три-четыре раза в год. Это очень мало, так как быть членом клуба означает, что ты часто захаживаешь пообщаться с друзьями. Но все то время, что я жил в Париже, я оставался членом клуба, это было все равно, что оставаться англичанином.
А в других клубах вы состоите?
Джентльменских клубов всего, может быть, шесть, но главные – это Brooks’s, Boodle’s и White’s. Все три находятся на улице Сент-Джеймс. Можно быть членом сразу трех клубов, но это мало практикуется, лишние две тысячи фунтов в год никому карман не тянут. Еще я член Chelsea Arts Club, в котором состоят в основном художники и люди искусства. В последнее время это стало для меня очень значимо. Если бы мне пришлось делать выбор между джентльменским Boodle’s и богемным Chelsea Arts Club, я бы выбрал последний. Boodle’s – это мое прошлое, Chelsea Arts Club – мое настоящее. Сейчас у меня там гораздо больше друзей. Я хожу туда каждую неделю. Да и на велосипеде туда ехать минут 15, а до Boodle’s – добрые полчаса.
Уоррен Виньярски (Stag’s Leap), Стивен Спурье и Брайан Сент-Пьер (винный блогер) © архив SWN
Ездить на велосипеде — это фирменный стиль колумнистов Decanter*?
Да, у меня нет машины. У нас дом в Лондоне и поместье на юго-западе Англии. Я езжу туда-сюда, а супруга постоянно живет в поместье. В пятницу после обеда сажусь на поезд – и через пару часов я дома. В понедельник утром возвращаюсь в Лондон. Все мои перемещения в Лондоне – это велосипед. Если мне нужно ехать на дегустацию, я не считаю промилле и не заглядываю в интернет, чтобы оценить пробки.
Вы выглядите лет на 20 моложе своего возраста. В чем секрет?
Мои родители до сих пор очень молодо выглядят, они дали мне здоровые гены. Единственное, что я сделал, – не испортил их. Я наслаждаюсь жизнью, пью много вина, но, видимо, это не помеха. Жизнь моя складывается счастливо, и я стараюсь не нести на своих плечах тяготы всего мира.
*коллега Спурье по Decanter Майкл Бродбент на своем известном фото к колонке много лет красуется с велосипедом. – Прим. ред.
Cтивен Спурье у себя в поместье в Дорсете на праздновании 70-летия показывает гостям молодые лозы Bride Valley Vineyard © архив SWN
- 1941 – родился в Лондоне;
- 1964 – по окончании Лондонской школы экономики начинает работать в старейшей виноторговой компании Лондона Christopher&Co;
- 1968 – женится на Арабелле Энн Лоусон, уезжает в Париж;
- 1971 – покупает винный магазин Cave de la Madeleine; рождается сын Кристиан;
- 1972 – основывает Академию вина (Academie du Vin);
- 1973 – рождается дочь Кэтрин;
- 1976 – организует слепую дегустацию калифорнийских вин с топовыми винами Бордо и Бургундии («Суд Парижа»);
- 1982 – основывает школу вина при аукционе Christie’s;
- 1988 – возвращается в Лондон как критик, журналист и консультант; по сей день является редактором журнала Decanter и председателем дегустационной комиссии World Wine Awards;
- 1998 – публикует Fine Wine Guide в соавторстве с Озом Кларком;
- 2001 – награжден Гран-при Academie Internationale du Vin, а также Maestro Award имени Андрея Челищева;
- 2006 – организует 30-летний юбилей «Суда Парижа»;
- 2008 – начинает вести блог для Wine Society of India;
- 2011 – снимает первый урожай пино нуар и шардоне в своем поместье на юго-западе Англии.
А болеете? У вас есть любимая футбольная команда?
Нет команды, не болею. Люблю смотреть крикет – захватывающая игра. С 8 до 18 лет я занимался спортом каждый день: крикет, футбол, хоккей, регби, легкая атлетика – такая уж у меня была школа. Когда это все закончилось, я почувствовал свободу. Я лучше схожу в театр, посмотрю фильм или почитаю книгу.
Что вы читаете?
Я в основном пишу. На чтение остается не так много времени. Газеты, журналы. Из легкого чтива последнее, что держал в руках, – детектив Джона ле Карре. Винную литературу я не читаю, я держу ее для ссылок, у меня весь кабинет уставлен этими довольно скучными томами. Но вот с большим удовольствием прочел автобиографию Хью Джонсона, равно как и автобиографию Дженсис Робинсон.
Доставите ли вы удовольствие Дженсис Робинсон и Хью Джонсону чтением автобиографии Стивена Спурье?
Мне многие предлагают написать мою автобиографию, но я не вижу в этом смысла. Что я собираюсь сделать в ближайшие три года, так это написать избранные главы для моих внуков, рассказать им о том, кто я такой по моим внутренним ощущениям. Страниц 50, не более. Без бумаги не обойтись, потому что я хочу поговорить с ними, когда они будут взрослыми, а вживую не факт, что получится.
Как вам удалось изменить мир вина?
По чистой случайности. Я просто занимался тем, что мне нравится. Если говорить очень коротко, я приехал в Париж, купил винный магазинчик Cave de la Madeleine и начал торговать, восполняя запасы только теми винами, которые считал лучшими. В 1970-х в Париже не было качественной винной торговли в лондонском понимании, было много лавочек с хаотичным ассортиментом. А еще было много американцев – банкиры, закупщики, импортеры – гораздо больше, чем сейчас, и американцы приходили за вином ко мне, потому что я мог с ними объясняться по-английски. Некоторые из них приходили просто поболтать, выпить бутылку вина, обсудить его. Иногда приходили целые компании, и тогда мы открывали две-три бутылки и сравнивали. Наконец, они сказали мне: «Не разумнее ли все это перевести в режим семинаров?»
Так в 1972-м я основал Академию вина, это была первая частная школа вина во Франции. Все нефранцузы, жившие в Париже и интересующиеся вином, стали собираться здесь, в том числе калифорнийские виноделы – они приходили со своими винами. Раз за разом эти вина меня потрясали. К 1976 году я попробовал, может быть, всего 20 вин из Калифорнии, но этого было достаточно.
© архив SWN
Вы почувствовали сенсацию?
Никоим образом. У меня был десяток калифорнийских вин, и я просто хотел показать их французским экспертам, не более того, показать в слепой дегустации, что калифорнийское шардоне имеет право сравниваться с белой Бургундией, а калифорнийское каберне – с Бордо. Я надеялся, что они войдут хотя бы в пятерку лучших, но результат оказался ошеломляющим. В обеих категориях Калифорния заняла первые места. Отрыв был минимальный, какие-то сотые балла, но Калифорния была на первом месте. Произошло нечто необратимое: благодаря Judgment of Paris господство французских вин дало трещину.
Но ведь французская пресса проигнорировала это событие.
Зато французские виноделы не на шутку забеспокоились: они поехали в Калифорнию посмотреть, что же там, черт возьми, происходит, почему эти вина так хороши и что можно улучшить в Бордо. А через несколько лет, в 1979 году, вышел первый винтаж Opus One – вино Роберта Мондави и Филиппа де Ротшильда. Если бы Opus One был основан в 1973-м, можно было бы сказать, что парижская дегустация не такое уж значимое событие.
То есть у Бордо впервые появился конкурент? В этом основной смысл?
Французским виноделам пришлось искать оправдания, и они заявили, что их вина входят в форму лет через десять после урожая, а вот что станет к этому моменту с калифорнийскими – неизвестно. В 1986-м я провел вторую дегустацию тех же самых марок тех же самых винтажей. Жюри было еще более представительным. Калифорнийские каберне заняли два первых места, а в 2006 году в первой пятерке была только Калифорния. Но важнее, на мой взгляд, другое. На 30-летнем юбилее «Суда Парижа» мы провели сражение не только между старыми винтажами, но и между молодыми винами. В каберне 2000 неоспоримую победу одержало Бордо, а в шардоне 2002 – Бургундия.
Это доказывает, что с конца 1970-х французы совершили огромный скачок в качестве. Калифорнийцы научились делать мощные, концентрированные вина с расчетом на паркеровский вкус, но французы опять ушли вперед. 1980–90-е – это пора огромных инвестиций в погреба, лаборатории, 2000-е – революция на виноградниках. Это происходит не только в Бордо и Бургундии, но и в Долине Роны, Долине Луары, в Шампани, в Провансе – повсюду. И я думаю, что сегодня французы достигли такого качества вин, какого у них не было никогда. Нам очень повезло. Мы пьем лучшие вина за историю человечества.
Cейчас может случиться событие подобного масштаба? Кого можно выставить на слепую дегустацию вместе с великими?
Чилийцы уже это сделали. В январе 2004 года состоялась дегустация Эдуардо Чедвика в Берлине. Шесть своих вин он поставил рядом с Latour, Lafite, Margaux, Mouton, Sassicaia, Solaia. Два первых места в десятке заняли вина Чедвика. Теперь это называют по аналогии – “Berlin Tasting”. Это событие повторяется каждый год в двух-трех городах по всему миру. Я был членом жюри в Берлине, Сан-Паоло, Токио, Торонто, Пекине, Нью-Йорке. Это потрясающе. За все 13 дегустаций вина Чедвика 66 раз попали в пятерку победителей.
А к Бургундии есть вопросы подобного рода?
Десять лет назад была интереснейшая дегустация в Лондоне: мы сравнивали белую Бургундию с австрийским грюнер вельтлинером, последний показал себя очень достойно, порой лучше, чем Пюлиньи-Монраше. Модель очень проста, в этом ее притягательность и убедительность. Вы берете пять бокалов «гюве», пять бокалов именитой Бургундии, приглашаете уважаемых критиков, просите их выставить оценки и смотрите, что получится. И австрийское жюри, и британское жюри в среднем выше оценило грюнер вельтлинеры. Это создает прецедент: смотрите, как «гюве» прекрасен!
Какие регионы сейчас на подъеме и могли бы поучаствовать в этой борьбе?
Франция, Италия, Испания заново изобретают виноделие. Там столько всего интересного происходит, что очень трудно выбрать какой-то один регион. Аргентина и Чили – самые интересные регионы в Новом Свете. Германия делает лучший рислинг за всю свою историю и достигает впечатляющих результатов с пино нуар. Венгрия переоткрывает пино гри, каберне фран. Мне кажется, сюрпризов можно ждать отовсюду. Индия, Китай, Россия – любая страна может производить великое вино, если ей удастся найти в своих пределах великие терруары.
© архив SWN
Как вы оцениваете вино?
Первым делом я смотрю. Это не формальность: мне нравится любоваться цветом. Затем нос. Действительно хорошее вино требует двух-трех минут концентрированного внимания, потому что оно говорит очень много. Я использую весь свой интеллект, я погружаюсь в вино как можно глубже, чтобы увидеть еще и еще. И пока вино говорит со мной, я молчу, чтобы ничего не упустить. Я должен держать свой ум в абсолютной чистоте. Затем я пробую два-три раза. Вкус должен гармонировать с букетом. К концу дегустации мои познавательные способности истощены, как после мощного интеллектуального испытания. На рабочих дегустациях время сжато, поэтому напряжение высокое. А дома я могу расслабиться и потратить столько времени, сколько нужно, чтобы спокойно считывать содержимое бокала.
И все-таки эмоции или интеллект?
Все-таки интеллект, чтобы сфокусироваться на своих эмоциях. Я обычно очень ровно оцениваю, у меня небольшие колебания. Но это вопрос стиля. В Москве на ужине с русскими винами меня впечатлил один образец (каберне Каракезиди 2005. – Прим. ред.). Он пробудил во мне сильную эмоцию, тронул самое сердце, поэтому у себя в записной книжке я пометил его цифрой 18. Но это мои субъективные эмоции. На формальной дегустации при объективной оценке достоинств этого вина я дал бы ему 17 баллов.
Что такое 20?
20 – это когда ты не можешь представить, какое вино может быть лучше, чем это, и вообще слабо понимаешь, как такое вино может существовать. Из бордо 2009 я дал 20 только Margaux, a из 2010 – целым трем шато: Margaux, Lafite и Latour. Для меня главное в вине – это не сила, не мощь, а гармония.
Cтарые великие винтажи вы оцениваете также?
Достоинство таких вин невозможно оценить с помощью баллов. Lafite 1953 или Cheval Blanc 1959 настолько велики, что я не чувствую за собой права судить их. Если бы я ставил им баллы, то помещал бы их, скорее всего, в скобки. Система оценки нужна для молодых и, скажем так, взрослеющих вин.
© архив SWN
На фото: тосканское хозяйство Fattoria Nittardi подготовило в подарок любимому критику восемь магнумов Chianti Classico с его архивными фотографиями в качестве этикеток. Nittardi начиная с 1981 года делает авторские этикетки для Chianti Classico Casanuova di Nittardi, приглашая для каждого винтажа именитых художников. Это напоминание о том, что владельцем хозяйства, по легенде, когда-то был Микеланджело Буонарроти. 25-ю этикетку сделала Йоко Оно, 28-ю – нобелевский лауреат по литературе, скульптор, художник и график Гюнтер Грасс.
Классический английский вкус – это старые винтажи?
Как минимум десять лет. Сейчас я пью в основном винтажи 90-х, если говорить о бордо. Недавно подключил 2002, потому что это был относительно слабый год. А вот 2001 должен еще полежать.
И, конечно, 2000-й.
Увы, весь 2000-й я продал, чтобы оплатить свадьбу дочери. Единственный случай, когда я купил вино специально для перепродажи. Это была очень короткая операция. Свадьба Кэтрин была назначена на июль. В мае я купил вино, в июне продал его с 30% выгодой.
Кем стали ваши дети?
Дочь ювелир, сын работает на телевидении. У них прекрасные семьи, у каждого по двое детей. Мы живем в разных частях Лондона, это как на разных планетах, поэтому чаще мы видимся в деревне.
В деревне, где вы разбили виноградники? Расскажите, что это за поместье.
Когда мы вернулись из Парижа, в нашем распоряжении был большой дом в Лондоне – фамильное наследство, моя семья живет здесь на протяжении 500 лет. Через какое-то время Белла сказала, что столица ей наскучила и она хочет сельской тишины. Север нас мало привлекал, Сассекс и Кент казались слишком близкими от Лондона, поэтому мы выбрали юго-западный угол Англии, долину Bride Valley, купили дом в деревне, потом овцеводческую ферму. Много лет Белла вела хозяйство. Ферма была убыточна, но семейное счастье того стоило. В принципе, я давно знал, что в этой местности отличные почвы для шардоне. Как-то у нас гостил Мишель Ларош (известный винодел из Шабли. – Прим. ред.), он был восхищен: сплошной мел. А в середине нулевых в Англии случился бум местных игристых вин, и тут я не выдержал.
В 2007-м я позвал крупного бургундского производителя Jean-Claude Boisset в партнеры. Они провели анализ почв, климата, пришли к положительному решению, но поставили условие, что виноградник должен быть не менее 30 га, тогда для них это будет иметь коммерческий смысл. У меня же сейчас только 3,5 га, поэтому пока все буду делать сам. Первый урожай шардоне собрали в октябре 2011, как раз в тот день, когда я проводил слепую дегустацию шардоне в Москве. Так что можно начинать эксперименты с игристым по классическому методу.
То есть виноград выгоднее, чем овцы?
Вроде бы так. Сумму, которая раньше шла на покрытие убытков от фермы, я вкладываю в виноделие, и если все пойдет гладко, к 2016 хозяйство выйдет на самоокупаемость. По крайней мере, внукам достанется процветающая, вполне доходная винодельня с 10-15 га виноградников и 60 тыс. бутылок в год. А я отмечу 50-летие своей винной карьеры бутылкой собственного игристого вина. По-моему, неплохой вираж от студента-практиканта виноторговой компании.
Стивен Спурье станет виноделом?
Нет-нет, я ничего не знаю о виноделии. Этим будет заниматься профессиональный энолог. Я винный коммуникатор – журналист, писатель, критик, консультант. Мне нравится пить вино, рассказывать о вине, но я не знаю, как делать вино. Моя жена больше вовлечена в виноделие, чем я. Внукам нравится бегать между рядами лоз – у них больше шансов заразиться этой страстью.
А у вас есть погреб?
Да, конечно. Нельзя сказать, что в нем оптимальная температура, он холодноват, но меня вполне устраивает: в августе там +16 °C, в январе +6 °C, среднегодовая температура +10 °C. Влажность около 90% и очень хорошая вентиляция, этикетки не портятся.
Какие же этикетки у вас в погребе?
Должен сказать, что дома я консерватор. Путешествуя по миру, я наслаждаюсь открытиями, винами из новых регионов, необычных сортов. На работе я экспериментирую, а дом на то и дом, чтобы пить классику. На 95% это Старый Свет, и всего 5% из Чили, Аргентины, Австралии, Новой Зеландии. Я никогда не подсчитывал бутылки, но легко могу визуализировать полки и ящики и сказать вам, сколько у меня каких вин. Где-то 40% погреба – это бордо (в том числе сотерны); около 20% – Бургундия (почти вся белая); 15% – долина Роны (большей частью красная); 10% – Италия; 5% – портвейн; 5% – Испания, Португалия, Германия, Австрия.
Консервативная коллекция дает огромное удовольствие прежде всего потому, что это вызревшие вина. На прошлой неделе, помнится, мы открыли Leoville Barton 1990, он великолепен.
Вы занимаетесь инвестициями в вино?
У меня нет на это времени. Для меня чистые барыши не самое интересное, что может быть в вине. Свадьба дочери – экстренный случай. Я покупаю вино, чтобы его пить. Но когда те или иные шато взлетают в цене, я продаю их: это вино становится мне не по карману. К сожалению, дорожают лучшие вина. Я вынужден был продать Vieux Chateau Certan, Chateau Figeac, хотя я очень люблю их, но эту цену я не могу себе позволить.
Стивен Спурье с «коллегами по цеху»: главным аукционистом Великобритании Майклом Бродбентом (справа) и виднейшим винным историком Хью Джонсоном (слева) © архив SWN
Как выглядит ваш семейный ужин?
У нас есть столовая для формальных приемов, но на кухне нам почему-то уютнее, там огромный круглый стол, за которым помещается вся наша большая семья. Белла великолепно готовит, у нее настоящий талант. Мы живем в трех милях от моря, поэтому у нас много свежей рыбы. А основная часть продуктов – с фермы. У нас свои куры, яйца, ягнята. В огороде есть любые овощи, кое-какие фрукты.
Какие бутылки вы откроете на ближайший сбор семейства?
Внуки пойдут спать, мы останемся вшестером, на аперитив я открою несколько бутылок Macon Blanc или шабли.
Почему не шампанское?
Да, кстати, шампанского у меня тоже много. Но это для торжеств, для гостей. В тесном кругу можно избежать формальностей. Я скорее открою шабли гран крю и мерсо, чтобы подчеркнуть радость встречи. К горячему мы перейдем на красное, в зависимости от того, что это за блюдо и у кого какие настроения. Это может быть шатонеф, крю буржуа Медока или Сент-Эмильона, кьянти классико. Что-нибудь в этом роде, три-четыре бутылки. Я стараюсь оставаться в одном регионе: если начали с кьянти, то продолжим брунелло. Сейчас мне очень нравится брунелло 1999 года.
А бароло вы не держите?
Бароло слишком дорогое вино для меня, платить больше 40 фунтов за бутылку не в моих правилах. Средняя цена бутылки в моем погребе – 30 фунтов. Это то, что я заплатил. Возможно, сегодня эти вина стоят дороже. Супердорогих вин я не держу.
Что значит быть джентльменом?
Говорить правду, вести себя достойно, уважать других людей.
А вино может быть джентльменом?
Пожалуй, да. Медок, Сент-Жульен, Марго, Пойяк, Сент-Эстеф – квинтэссенция джентльменства. Баросса, Напа, Мендоса – великолепные вина, но в них всего с избытком. Чрезмерность – не джентльменская черта. Джентльмен сдержан и элегантен. Lafite, Mouton, Latour, Margaux – это тоже совершенно другой класс. Это аристократия, порода, благородство происхождения. Они как чистокровные скакуны. Джентльменом можно стать благодаря воспитанию, а не по праву рождения. А ключевое качество – гармония. Только гармоничное вино можно назвать джентльменом.
© facebook/vraskov
Фото на обложке: © архив SWN.
Материал впервые был опубликован в номере Simple Wine News №60.